— Надо Степу в Пулитцеры двигать, — Сказала Таня и тут же, похоже, пожалела о своей поспешности. Олег бросил на нее всего один короткий взгляд, но такой, что лучше бы, как говорится, обругал.
— А что! — хмыкнул Степан. — Богатая идея! А то, кто я? Да я никто, да звать меня никак... — Съерничал он, и Ольга – даже будучи занята своими девичьими проблемами – уловила в его шутейной речи отголоски какого-то давнего или, напротив, совершенно недавнего разговора.
— Информацией обеспечим, — кивнул, соглашаясь Олег. — А хороший журналюга эт-то вполне себе ОМП[241]...
— А можно я буду твоим негром? — Мягоньким голоском предложила Ольга. — У меня есть для тебя статья о Балканах... То есть, будет, разумеется... Но на французском. — Уточнила она и тут же обезоруживающе улыбнулась. — Ну что, берешь в негры?
— В негритянки! — хохотнул Степан. — А что на французском, так это не страшно. Переведу.
— Поторопись, старик, — неожиданно вполголоса сказал Федорчук, — скоро аналитика будет неактуальна. По крайней мере, по Чехословакии. Боюсь, через пару месяцев, а то и раньше, лучше всего будут продаваться фронтовые репортажи...
* * *
Разумеется, никуда Олег не уехал. То есть не уехал сразу, как сказал давеча. И сам не захотел, и "обстоятельства" не позволили, потому что ко всем компаньонам сразу и к каждому в отдельности пришло теперь понимание, что если они до сих пор живы, то это скорее случайность, чем закономерность. А посему три следующих дня были плотно заняты – с утра до вечера — "составлением планов" и "утрясением деталей". Без тщательной проработки соваться в пекло никому больше не хотелось, тем более что никакого особого "батьки" им по рангу положено не было. Оставалось самим о себе позаботиться. Вот и заботились. Выметались с утра пораньше, то есть сразу после завтрака "на природу" — в беседку на высоком берегу реки – и устраивали там пикник до самого обеда. Термосы с кофе и чаем, коньячок – но в разумных пропорциях – сигареты, шоколад, то да се.
Сидели, стояли, бродили, даже костерки время от времени разводили, но главное – говорили, оттачивая формулировки и создавая непротиворечивые модели поведения. И тут, среди прочего, выяснялось – вернее было наконец замечено и осознанно, — что все они, совсем не то, вернее, не те, какими были где-то когда-то, в будущем не совершенном. А вот чем или кем каждый из них стал здесь и сейчас, предстояло еще выяснить, потому что эта рыба так просто в руки не давалась.
И это тоже требовало времени и внимания, ведь, как ни крути, кроме самих себя любимых, никого, кому можно было бы доверить главное, в природе не наблюдалось. А значит, следовало привыкать друг к другу, притереться, учиться наново, если уж не любить – чувства чувствами, как говорится – то хотя бы терпеть. Но, слава богу, люди они все были взрослые, обремененные кое-каким жизненным опытом, а потому и с задачей этой справились – пусть и в первом приближении – совсем не плохо. Во всяком случае, уже то хорошо, что ситуацию все понимали правильно и никаких иллюзий по ее поводу не питали. Аминь.
А в дорогу отправились несколько позже, но не раньше, чем обговорили и четко определили свои планы – общие и индивидуальные – на ближайшую перспективу, согласовав заодно и способы связи, и тактику, и главное – стратегию. Очень важно – можно сказать критически важно – было понять, чего каждый из них хочет от будущего, каким его видит это будущие, и каким образом предполагает до оного добраться. И "усреднение" этих вот планов, их откровенное обсуждение, и достижение консенсуса, так любимого первым и последним президентом СССР, который, надо сказать, еще и на свет не родился, кажется[242], вот это все и было, если трезво рассуждать, и самым важным итогом "встречи в верхах" и самым трудоемким ее результатом. Это ведь только наивные люди могут поверить, что у пяти взрослых людей – трое из которых мужчины, а двое – женщины – имеется, может иметься полное и окончательное единство взглядов. Бог им в помощь этим романтикам, и флаг в руки, а в жизни такого нет, и быть не может.
* * *
Все разъехались, и в "домике в Арденнах" стало тихо и даже как-то одиноко. Но, с другой стороны, если их всех и занесло в нынешнее "теперь", то не ходить же им из-за этого строем, как юным пионерам. У всех свои планы, свои дела и дороги, которые то ли мы выбираем, то ли они выбирают нас.
Ольга, изящно взмахнув на прощание ручкой, затянутой в бордовую лайку, уехала первой. Она предполагала, сменив два поезда, добраться до Парижа, и уже оттуда ехать в Швейцарию, где у Екатерины Альбедиль-Николовой остались какие-то нерешенные "с вечера" дела. Впрочем, долго болтаться в Женеве и Цюрихе она не предполагала, пообещав появиться в Париже так скоро, как только сможет — "мне надо еще в Вену и Мюнхен заскочить..." — чтобы поработать с Таней над сценическим образом и завершить для Степы серию статей о Балканах и СССР.
В тот же день "домик в деревне" покинули и Матвеев с Ицковичем. Олег вернулся в Бельгию, чтобы уже оттуда выехать поездом в Берлин. А Степан предполагал вылететь из Брюсселя в Лондон, а оттуда – поездом в Эдинбург, где у Гринвуда были дела, связанные с нежданно-негаданно упавшим на него наследством. Ни характер этого наследства, ни точный его размер – известны не были, и именно поэтому с имущественными правами следовало разобраться как можно быстрее. А вдруг тетушка Энн – двоюродная сестра покойного сэра Гринвуда оставила своему племяннику что-нибудь более ценное, чем груда замшелых камней, гордо именуемая родовым замком каких-нибудь там "Мак-Что-то-С-Чем-то", за одним из которых она и была замужем последние двадцать пять лет? Денег на все великие планы "компаньонов" по преобразованию текущей исторической реальности требовалось немало, а взять их было неоткуда. Могло, разумеется, случиться и так, что Энн Элизабет Элис Луис Бойд ничего кроме долгов по закладным и "Лох-Какого-то" озера с "примыкающим склоном горы" Степану не оставила. Но и в этом случае, выяснить данный нерадостный факт лучше было сейчас – пока еще есть время – чем потом, когда времени на все эти глупости уже не будет.
* * *
Все разъехались, и они остались вдвоем. Виктор и Татьяна, да "обслуга", но она не в счет.
"Как ты стоишь? Ну как! Как ты стоишь? Спину прямо держи, спину!" — Иногда Виктору хотелось заорать, но орать нельзя, и даже прежде чем просто что-то сказать, следует хорошенько подумать и посчитать до десяти. И глубоко вдохнуть, и длинно выдохнуть.
Когда встал вопрос, кто будет помогать Татьяне, — стать "Эдит Пиаф", никак не меньше – все дружно посмотрели на Федорчука. То есть, и вопроса не возникло, все само собой решилось. А кто еще? Все, понимаешь ли, заняты неотложными делами, и только Виктор как бы "безработный", потому что живой труп. Французская полиция и контрразведка до сих пор ищут тело, но вряд ли найдут. "Фашисты" это дело замутили так тщательно, что концов не разберешь. И оно вроде бы хорошо: его потеряли и энкавэдешники, и белогвардейцы, и живого уже не ждут. Тем легче возникнуть из небытия новой личности, никоим образом не связанной с сомнительной во всех отношениях фигурой Вощинина. Это "раз". А на "два" у нас музыкальный слух и музыкальная школа за плечами. "И за годами", если честно, потому что, когда она была та школа и где? Ну а "три" — это святое. Это "третье" Виктор, как и все прочее в своей жизни, выстроил своими руками. Терпеть не мог дилетантов и себя таковым видеть не желал. А посему работал над собой почти целый месяц, — как маршала грохнули, так и начал. Но и задача, если честно, не представлялась особенно заковыристой. Имеется в наличии красивая женщина (одна штука), наделенная от природы – или бога, кому что нравится – неплохим певческим голосом и хорошим музыкальным слухом. Задание: надо сделать из нее диву. В лихие девяностые да и в умеренные двухтысячные при таком сочетании личных качеств и в присутствии подходящего "папика" выйти в звезды, что два пальца... В общем, не бином Ньютона. У них, правда, не было, скажем так, подходящего "мецената", но зато имелись собственные средства, а довоенные цены не чета эпохе государственного капитализма. И расценки другие, и технические возможности не доросли. А уж репертуар у барышни будет такой, что пальчики оближешь!
"Но, разумеется, не те, которые "обасфальтил", — хмыкнул про себя Федорчук, подытоживая "разбор полетов".
То есть, изначально задача трудной не казалась, и Виктор даже не задумался ни разу, а зачем, вообще, Цыц этот балаган придумал? Какого, спрашивается, рожна понадобился Олегу весь этот вертеп? Но мысль эта, увы, посетила его усталую голову несколько позже. А в начале начал миром правил "Энтузиазм Масс", и Виктор Федорчук был пророк его и верный адепт.
